Российская академия наук

Институт философии

З. А. Каменский

Философия славянофилов.

Иван Киреевский
и
Алексей Хомяков

Издательство
Русского Христианского гуманитарного института
Санкт-Петербург
2003

Издание осуществлено при финансовой поддержке
Росийского гуманитарного научного фонда (РГНФ),
проект № 01–03–16049

Ответственные редакторы:

д-р филос. наук В. А. Жучков

канд. филос. наук И. Ф. Худушина

Каменский З. А. Философия славянофилов. Иван Киреевский и Алексей Хомяков. — СПб.: РХГИ, 2003. — 536 с.

Книга З. А. Каменского (1915—1999) представляет собой наиболее полное в отечественной литературе исследование философских (историко-философских, онтологических, гносеологических, философско-исторических и т. д.) взглядов основоположников и главных идеологов славянофильства И. Киреевского и А. Хомякова, а также их социально-политических концепций. Работа З. А. Каменского, созданная в середине 70-х гг., является своеобразным историческим документом, свидетельствующим о характере исследований русской философии в отечественной литературе тех лет.

Издание рассчитано на специалистов и всех интересующихся историей философской мысли в России.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

От издателей

Предлагаемая книга представляет собой событие не вполне обычное даже на фоне бурной и многоликой издательской практики последних лет. Данная монография является посмертной публикацией рукописи одного из крупнейших специалистов в области истории отечественной философии — Захара Абрамовича Каменского (1915—1999), широко известного как своими фундаментальными научными исследованиями, так и изданиями оригинальных текстов русских мыслителей первой половины XIX века (П. Я. Чаадаева, Н. И. Надеждина и др.).

Прежде всего необходимо иметь в виду, что рукопись книги была завершена Захаром Абрамовичем в первой половине 1970-х годов. (На титуле единственного сохранившегося машинописного экземпляра проставлена дата — 1974 год. Мы обращаем внимание на данное обстоятельство для того, чтобы устранить вполне возможные недоумения и недоразумения, которые могут возникнуть у читателя при первом знакомстве с книгой, и помочь ему избежать поспешных оценок и превратных выводов.) В том же году рукопись обсуждалась на Бюро Научного совета АН СССР по истории общественной мысли под председательством М. Т. Иовчука и получила в целом положительную оценку. В архиве Каменского сохранилось несколько письменных рецензий и отзывов крупных специалистов в области истории русской философии, которые также имеют в основном вполне одобрительный характер, хотя в них и отмечаются определенные недостатки рукописи (заостренная, а порой и резкая полемичность, односторонность и излишняя жесткость отдельных оценок и выводов и т. п.) и высказываются пожелания относительно их исправления и уточнения.

Мы не располагаем точными и достоверными данными, которые позволяли бы с уверенностью говорить о причинах, по каким рукопись не была опубликована в те годы. Во всяком случае, сам Захар Абрамович считал свою работу вполне законченной, не требующей серьезной переработки, о чем свидетельствует его переписка со своими друзьями и коллегами. В одном из писем 1987 г. он вспоминает о «погубленной бюрократами и трусами книге о философии славянофилов». Очевидно, в силу своей колоссальной загруженности Захар Абрамович не возвращался к рукописи и в последующие годы, а надо заметить, что вплоть до своей кончины Каменский отличался поразительной работоспособностью, о чем свидетельствует ряд подготовленных им изданий оригинальных текстов русских философов, несколько монографий, множество статей и выступлений в печати, на круглых столах и симпозиумах именно в последние годы его творческой деятельности. Не случайно в письмах конца 80-х — начала 90-х годов он говорит, что у него «руки чешутся, и как только я разделаюсь с тремя (!) очередными книгами, может быть, возьмусь и за это дело», и признается, что «подумывает» об ее издании.

К сожалению, до «этого дела», т. е. до доработки и окончательной подготовки рукописи к печати у автора руки так и не дошли: у него просто не хватило на это времени. Тем не менее в своем предсмертном завещании он высказал пожелание, чтобы его рукопись все-таки была издана, хотя, думается, что такое решение далось ему не очень легко. Хорошо зная Захара Абрамовича как дотошного и скрупулезного исследователя, можно предположить, что вряд ли он был доволен состоянием историографической и библиографической базы своей рукописи и наверняка постарался бы ее расширить, включить в ее состав всю современную литературу вопроса, пополнить материалами и результатами, полученными исследователями за последние годы. Впрочем, что касается объема и широты охвата источниковедческого и историографического материала, который приведен и использован в рукописи, а также тщательность и детальность его проработки, книгу Захара Абрамовича можно считать образцом научного труда. К этому можно добавить, что озабоченность автора по поводу отсутствия в отечественной литературе после 1917 г. монографических исследований философского наследия славянофилов во многом остается справедливой и по сей день. Правда, за последнее десятилетие увидело свет несколько изданий трудов И. Киреевского и А. Хомякова, однако специальных и серьезных работ, посвященных изучению их творчества, появилось за эти годы весьма немного, а потому, с точки зрения сегодняшнего состояния исследований наследия славянофилов, книга Каменского нисколько не устарела и сохраняет и еще долго будет обладать важным научным значением как для читателя, так и для будущих исследователей.

Однако, как нам представляется, главным, из чего исходил автор в пожелании опубликовать свою работу, было то, что и его концепция в целом, и основные принципы и критерии, какими он руководствовался в своих оценках наследия славянофилов и русской религиозно-православной философии вообще, оставались вплоть до последних дней его жизни в основном такими же, какими он их вы­сказал и сформулировал в рукописи 1974 г. и даже еще раньше. Правда, в 1989 г., говоря в одном из писем о книге своего коллеги, Захар Абрамович обращал внимание на «устарелость изложения», «явившуюся следствием того, что книга писалась до поворота 1985 го­да. <…> Я имею в виду, — продолжал он, — такие принципиальные новшества, как коррекция (если не замена) социально-политических критериев общечеловеческими и в этой связи переориентацию в оценке современного идеализма». Сам Каменский отнюдь не был восторженным сторонником упомянутой «переориентации», хотя уже сам тот факт, что он указывал на «устарелость» принципа классового подхода, можно считать достаточно показательным с точки зрения представления о возможной эволюции его воззрений в послед­ние годы жизни.

Однако еще более важным, на наш взгляд, следует считать указание Захара Абрамовича на «чрезвычайную несовременность» идей книги его адресата, что особенно существенно в связи с тем, что в одном из писем конца 80-х годов о собственной рукописи он говорит как об «актуальнейшей в современных условиях». В этих «условиях» (т. е. в условиях уже начавшихся процессов перестройки, демо­кратизации, гласности и т. д.) для Каменского было принципиально неприемлемо то обстоятельство, что провозглашаемые в них ориентации на «западнические», либерально-демократические установки и ценности странным образом уживались с идеями великодержавности и квазипатриотизма. He мог он принять и то, что многие недавние апологеты материализма и атеизма весьма быстро и дружно «переориентировались» на ценности православного христианства, идеи русской религиозной философии и т. п. В одном из своих писем тех лет Захар Абрамович с горечью вопрошал: «Неужели же все то, что мы говорили о неплодотворности, о прямой логической несостоятельности философского идеализма и, особенно, его вульгарной  формы — религии — забыто, отставлено? Где же наши рыцари материализма и атеизма? Почему они дают возможность выступать без­ответно тем, кто на глазах у почтенной публики преступает перед логикой, наукой, истиной?»

Сам он до конца своих дней оставался убежденным и последовательным материалистом и атеистом, приверженцем идеи научности философии и многих основополагающих принципов и установок марксистской философии, которую он считал определенной ступенью в генеральном ходе развития человечества, но которую сегодня большинство отечественных философов воспринимает и оценивает не иначе как устаревшую и демагогическую. Разумеется, именно идеи и принципы определили общий характер истолкования и оценки наследия славянофилов в публикуемой книге, что, конечно, может вызвать у сегодняшнего читателя активное неприятие. Однако той же исторической справедливости ради следует еще раз напомнить о времени создания рукописи, что особенно важно для чита­теля молодого, выросшего и вступившего на путь образования и научной работы в постсоветские годы и, к счастью, знающего лишь понаслышке об атмосфере и нравах доперестроечных лет, а уж тем более о «каменной деснице» идеологических установок периода «культа личности», в котором пришлось жить и работать Каменскому. Мы говорим об этом не для того, чтобы «оправдать» или «извинить» покойного автора, а прежде всего во имя сохранения исторической правды и памяти о ней. Более того, в этом мы усматриваем один из аргументов именно в пользу публикации книги, поскольку она не только отражает духовное состояние и умонастроение определенного периода в истории отечественной философии, но и является историческим документом философско-теоретической мысли советской эпохи.

Следует подчеркнуть, что как неверно было бы считать всю советскую философию тех лет «черной дырой», а ее представителей покорными и трусливыми слугами партийной машины и коммунистической идеологии, так же несправедливо было бы упрекать Захара Абрамовича за его искреннюю преданность марксистской философии, принципиально отличную от твердолобого догматизма и слепой веры, а тем более — от конъюнктурной и сервильной «вер­ности» «единственно правильному и всесильному учению». Как это ни парадоксально может показаться молодым ученым, но старшее поколение хорошо помнит и знает, что быть и оставаться честным, внутренне убежденным и последовательным марксистом в годы советской власти было очень нелегко, а порой и опасно. В этой связи нелишне напомнить, что в конце 40-х годов Каменский был подвергнут резкой критике и ожесточенной травле в официальной печати, а затем отстранен от научной работы и уволен из Института философии за острое и нелицеприятное вы­ступление против некоторых «генералов от философии» на знаменитой дискуссии 1947 года по истории философии, а также за свой «западни­ческий» или — в терминологии тех лет — «космополитический» подход к философии и истории русской философии в особенности. Только в середине 50-х годов, после XX съезда КПСС, ему позволили вернуться сначала к редакторской работе по подготовке издания «Философской энциклопедии», а в конце 60-х годов и к собственно научно-исследовательской работе в Институте философии АН СССР.

Здесь не место вдаваться в вопрос об аутентичности марксист­ских воззрений Каменского, о том, что2 именно привлекало его в марк­систской философии и каким образом он ее воспринимал и понимал, истолковывал и применял ее принципы в своих трудах. Ответы на эти вопросы можно найти в многочисленных работах Захара Абрамовича по теории и методологии философского познания и историко-философского исследования. Отметим лишь, что в них он решительно выступал против вульгарных и упрощенных трактовок марксистского наследия, в котором видел прежде всего продолжение и развитие классической философии, принципов и методов рационального мышления и научного познания.

И именно эти принципы рационального философского познания, убежденность в том, что его природа и сущность заключаются в неустанном поиске достоверной, общезначимой и необходимой истины, были положены Захаром Абрамовичем в основу его исследования философских концепций И. Киреевского и А. Хомякова и их критической оценки как иррационалистических, религиозно-мистических и антиисторических, утверждающих приоритет религиозной веры перед наукой, «живого», или «цельного», знания над знанием точным, или «отвлеченным», «соборного сознания» над самостоятельным мышлением свободной личности, национальных ценностей над ценностями всемирно-историческими и т. д. и т. п.

Конечно, в работе Каменского читатель нередко столкнется с типично марксистскими установками относительно необходимости «борьбы» материализма с идеализмом, диалектики с метафизикой, атеизма с религией, о неизбежности победы первых над вторыми как общей закономерности исторического прогресса и т. д. и т. п.

Помимо этого, многие обобщения и выводы автора зачастую носят характер предельно заостренной и жесткой полемики с попытками пересмотра традиционных диалектико-материалистических оценок наследия славянофилов, известное оживление которых имело место как раз в начале 70-х годов и которые он называл «реабилитационными» или «апологетическими» тенденциями. Эта полемика довольно отрицательно сказалось на стилистике и тональности, фразео­логии и даже терминологии рукописи, внесла известный диссонанс в общий ход в целом академичного и объективного исследования. Не случайно в поздних письмах сам Захар Абрамович признавался, что его книга «написана как памфлет», что она «резко критическая» и что, будь она опубликована теперь (а писал он это в 1989 г.!), «был бы просто-таки общественный скандал…» Все это, как и другие приведенные выше высказывания Каменского, свидетельствует о его достаточно самокритичном отношении к своей рукописи и косвенно указывает на намерение (к сожалению, невыполненное) так или иначе ее доработать или существенно отредактировать. Мы более чем уверены, что при осуществлении этого намерения он не стал бы «поступаться принципами», не пошел бы на радикальное изменение основных установок и идей своей концепции, но, несомненно, отказался бы от многих «памфлетных», чрезмерно хлестких определений, безапелляционных оценок.

Мы не сочли себя вправе проделывать такого рода работу вместо автора, а тем более вносить какие-либо коррективы или изменения в его исходные установки и принципы. Согласно издательским требованиям, мы вынуждены были, однако, осуществить определенное сокращение текста рукописи, а также внести в нее всегда необходимую в таких случаях редакторскую правку, нисколько не затрагивая ее общей концепции и стилистики. При этом мы исходили не только из чувства уважения к памяти и воле ушедшего от нас автора, но и из определенной надежды на то, что некоторые, порой не самые лучшие, «моменты» книги, ее известные передержки смогут в какой-то мере сыграть для сегодняшнего читателя роль «негативного урока», позволят ему избежать всегда лишних и вредных в любом научном исследовании преувеличений и крайностей, из каких бы благих намерений и искренних убеждений они ни проистекали.

Принципиально не разделяя многое из того, что говорится в книге Каменского, решительно не соглашаясь с отдельными ее выводами и оценками, мы тем не менее находим в ней не только массу ценной и полезной информации, но и немало идей и положений, которые могут и должны стать предметом содержательной дискуссии, продуктивной научной полемики. Как бы ни относиться к представленной в книге концепции, к содержанию (а порой и к форме) ее общих или конкретных утверждений и выводов, мы усматриваем в ней в первую очередь приглашение читателя к диалогу, к совместному обсуждению и осмыслению традиционных для отечественной философской и научной мысли проблем, к трезвому и спокойному решению этих извечных и даже «проклятых» вопросов о судьбах России и о ее месте и роли во всемирной истории и цивилизации.

Сегодня, на переломном и драматическом этапе нашей истории, эти вопросы встают с еще большей остротой, во всей своей животрепещущей и в прямом смысле слова жизненной актуальности. На этом фоне книга Каменского, написанная более четверти века назад, а по большому счету — в совершенно иную историческую эпоху — обретает необычайно современное звучание, а ее публикация представляется весьма своевременным событием. Нетрудно представить, что у многих сегодняшних сторонников или защитников наследия славянофилов, «соборно-православной ментальности», «особого пути» России, ее исключительности и «избранности» в истории человечества и т. д. и т. п. книга Захара Абрамовича с ее четко и определенно заявленной позицией вызовет сильное противодействие. Но как бы ни относиться к точке зрения покойного автора, ему нельзя отказать в искреннем стремлении к объективному, строгому и аргументированному обоснованию своей позиции, и нам очень хотелось бы, чтобы и возможная полемика по поводу поставленных им во­просов велась непредвзято и аргументированно.

Мы говорим об этом также и для того, чтобы многие действительно имеющиеся в книге передержки, чрезмерно жесткие опре­деления и одиозные оценки, устаревшие и вышедшие из обихода ­современного научного и философского мышления и языка терминология и фразеология и т. п., не произвели на нынешнего читателя впечатления красной тряпки, вызвав в нем лишь не вполне отрефлексированную реакцию отторжения, чувство неприязни и даже возмущения. Нам хотелось бы надеяться, что такого рода в чем-то и справедливое возмущение не превратится в ожесточение и озлобление, но сохранит характер возмущения в умах, которые стремятся к поиску истины, а не к утверждению собственной правоты.

Любая дискуссия может быть продуктивной только при взаимной корректности и обоюдной терпимости сторон, аргументированности и самокритичности отстаиваемых ими позиций. Именно к этому стремился в своей работе Захар Абрамович, высказав в одном из своих писем намерение поставить эпиграфом к своей книге слова Фихте о том, что к пониманию «нельзя принудить».

Незадолго до своей кончины Каменский писал: «Я всегда мечтал сделаться объектом публичной критики и субъектом публичной полемики… Но мне все это как-то не удавалось…» В устах человека, знавшего не понаслышке тяжесть огульных обвинений и их последствий, такие слова звучат особенно пронзительно. Мы надеемся, что публикация данной книги хоть в малой мере станет реализацией этой его заветной мечты.

*  *  *

В завершение сказанного необходимо добавить, что одним из главных инициаторов издания рукописи З. А. Каменского был Владимир Федорович Пустарнаков, который собирался проделать и всю необходимую редакторскую работу по ее подготовке к печати. Сбыться этим намерениям, к сожалению, не позволила его внезапная и безвременная кончина в феврале 2001 г., однако для планируемой книги он успел подготовить вступительную статью, содержащую немало весьма ценной информации как о жизненной судьбе, так и о творческом наследии Захара Абрамовича. Мы сочли своим долгом ознакомить читателя с этой статьей и опубликовать ее в предлагаемой книге. Мы хотим также выразить глубокую признательность и сердечную благодарность Лидии Михайловне Герчиковой, вдове З. А. Каменского, за ту большую помощь и неоценимое сердечное участие, которые она оказала при подготовке рукописи к изданию.

В. Ф. Пустарнаков

Вспоминая З. А. Каменского

В моем представлении Захар Абрамович Каменский — знаковая фигура, отразившая не только драматическую и во многом трагиче­скую историю советского общества конца 30-х—начала 50-х годов ХХ века, т. е. эпохи сталинократии, но и противоречия последующей советской и постсоветской истории.

С конца 60-х годов, когда З. А. Каменский вернулся на работу в Институт философии, между нами постепенно сложились деловые контакты и возникла, как мне думается, взаимная симпатия. Во всяком случае, я проникся к нему большим уважением, хотя разделял не все его представления, идеи и оценки.

Занимаясь советской историографией русской философии, я стал настойчиво «приставать» к Захару Абрамовичу с расспросами насчет того, что и как происходило среди советских историков русской философии в 30-е—50-е годы. В частности, меня не могли не интересовать события первых послевоенных лет, в результате которых в его жизни настал весьма драматический период, когда его беспощадно «били», обвиняя в «безродном космополитизме» и т. д. и т. п. Захар Абрамович охотно делился со мной воспоминаниями об этих событиях, тем более что он не мог не знать, что в конце 60-х—начале 70-х годов меня тоже время от времени «пинали ногами» некоторые «боссы» по истории русской философии, причем именно те, от которых он сам в свое время изрядно натерпелся.

Нужно сказать, что, хотя жизнь Каменского была полна такого рода драматических событий, он никогда не роптал на свою судьбу и рассказывал о перипетиях своей жизни без всякого озлобления. Он был непримиримым и даже иногда жестким, когда отстаивал свои научные и мировоззренческие принципы, но в обращении с коллегами всегда оставался спокойным и уравновешенным, добрым и отзывчивым, готовым оказать необходимую помощь.

Сближали меня с Захаром Абрамовичем и другие темы. Мне очень импонировали его работы, посвященные идейным связям русской философии с западноевропейской философской мыслью, — а в этой сфере он был одним из лидеров. Именно он фактически и стал инициатором подготовки трудов, посвященных проблемам рецепции идей Канта и Гегеля, Фихте и Шеллинга в России, мне особенно приятно вспоминать сейчас о весьма содержательных беседах (а порой и спорах) с ним, связанных с изданиями по этой тематике.

Когда теперь я пытаюсь воспроизвести образ ушедшего из жизни старшего товарища и коллеги, в памяти в первую очередь всплывают моменты, связанные с личными контактами. Но, как историку, интересующемуся в числе прочего историей советской философии вообще и историографией русской философии в частности, мне хотелось бы воспроизвести его образ на более широком историческом фоне. Жизненный путь Захара Абрамовича известен мне как по документам, так и по его личным рассказам, и я попробую описать его на этом историческом фоне.

Начало биографии З. А. Каменского напоминает многие судьбы из поколения, вступившего в сознательную жизнь в первые после­октябрьские десятилетия. Он родился 25 августа 1915 г. в Луганске, в семье, в которой оба родителя были активными участниками революционного движения в России с дооктябрьского времени, а в дальнейшем находились на ответственной партийной и государственной работе. В 1937 г. его отец, член партии с 1906 г., был незаконно ре­прессирован и в 1938 г. погиб (впоследствии он был полностью реабилитирован).

По окончании школы-семилетки в 1930 г. Захар Абрамович поступил в Московский плановый техникум, затем учился на рабфаке Московского планового института на энергетическом факультете, но с третьего курса (в 1934 г.) перешел на философский факультет Московского института философии и литературы (МИФЛИ), который в 1938 г. и закончил. С 1938 по май 1941 г. учился в аспирантуре МГУ под руководством профессора В. Ф. Асмуса и тогда же начал преподавать философию в университете и опубликовал свои первые статьи. По окончании аспирантуры Захар Абрамович был направлен на работу в Институт философии АН СССР, в сектор истории философии, который тогда возглавлял Б. Э. Быховский, и 2 июня 1941 г. защитил кандидатскую диссертацию «Из истории развития философской мысли в России: П. Я. Чаадаев».

Как мне представляется, эти страницы биографии Каменского отражают парадоксальность жизни советского общества 30-х годов — эпохи «крутого» сталинизма с ее жестокими преследованиями не только «врагов народа», но и их семей. Иногда, правда, срабатывала известная максима: «сын за отца не отвечает», что и имело место в биографии Захара Абрамовича, — будучи сыном репрессированного крупного советского работника, он был все-таки допущен к высшему образованию и к работе в области философии.

Вскоре после начала Отечественной войны Каменский ушел добровольцем на фронт в составе Московского народного ополчения.
В ноябре 1941 г. в боях под Москвой он получил тяжелое ранение, после которого пять месяцев лечился в госпитале, а затем был демобилизован как инвалид войны, имея несколько наград, в том числе медаль «За боевые заслуги». В сентябре 1942 г. он вернулся на работу в сектор истории философии Института философии, а с 1947 г. по совместительству работал в журнале «Вопросы философии» в качестве заведующего одного из его отделов.

Однако в дальнейшей научной работе в области философии далеко не все складывалось гладко. В 1947 г. З. А. Каменский подготовил докторскую диссертацию по истории идеализма в России первой половины XIX века. И хотя эта работа была рекомендована к защите сектором истории философии Института философии и ее в целом положительно оценили академики Е. А. Косминский, В. И. Пичета и член-корреспондент АН СССР Д. Д. Благой, к защите она так и не была допущена. Развернувшаяся в то время сталинско-ждановская кампания по «борьбе с космополитизмом» имела несомненный антисемитский оттенок, хотя на официальном уровне этот мотив и затушевывался (в списках «безродных космополитов» фигурировали и некоторые русские фамилии). В такой обстановке, как он потом мне поведал, докторанту З. А. Каменскому некто откровенно сказал: «Еврей — и первый доктор по русской философии? Это невозможно!». И диссертацию «зарубили»…

Вскоре началась настоящая травля Захара Абрамовича в печати, поводом для которой стало его выступление на философской дискуссии 1947 г., в котором он подверг острой критике политический прагматизм некоторых начальствующих философов. Но особый гнев вызвала одна из его статей, посвященная проблемам философской традиции в истории русской философии. Эта статья вступала в очевидное противоречие с квазипатриотической трактовкой этой проблемы, которую проводили тогдашние «законодатели» по истории русской философии (М. Т. Иовчук, И. Я. Щипанов и их единомышленники). В мае 1949 г. Каменский был уволен из Института философии и с 1950 по 1955 г. вынужден был работать преподавателем логики в одной из средних школ Москвы.

К работе в области философии он был допущен лишь после XX съезда КПСС, когда начался процесс частичной десталинизации советского общества и реабилитации жертв неоправданных ре­прессий. Ему разрешили преподавать философию в аспирантуре ЦНИИМЭ Министерства лесной промышленности, а с 1957 по 1968 г. он работал сначала старшим научным сотрудником, а затем заведующим философской редакцией издательства «Советская энциклопедия». В Институт философии он вернулся только в 1968 г., защитив за два года до этого докторскую диссертацию на тему «Философские идеи русского Просвещения (деистически-материалистическая школа)». Пикантной деталью этой защиты стал тот факт, что диссертацию поддержали и некоторые из тех, кто ранее участвовал в травле ее автора…

Переходя к собственно научному наследию З. А. Каменского, следует сказать, что в основном он занимался историей русской ­философии первой половины XIX века. Именно этому периоду он посвятил большинство своих монографических исследований: «П. Я. Ча­адаев» (1946), «Философские идеи русского Просвещения»» (1971), «Московский кружок любомудров» (1980), «Русская философия начала XIX века и Шеллинг» (1980), «Н. И. Надеждин» (1984), «Т. Н. Грановский» (1988), «А. И. Галич» (1995), большой раздел о русском шеллингианстве (о Д. М. Велланском, М. Г. Павлове и других) в коллективном труде «Философия Шеллинга в России» (1998). Колоссальную работу проделал Захар Абрамович и по изданию текстов русских мыслителей XIX века: достаточно напомнить о таких подготовленных им публикациях, как «Русские эстетические трактаты первой трети XIX века» (В 2 т., 1974), «П. Я. Чаадаев: Полное собрание сочинений и избранные письма» (Т. 1—2, 1991), вышедшая в свет уже после его кончины книга «Н. И. Надеждин: Сочинения в двух томах» (2000).

Много времени Каменский также уделял разработке вопросов теории и методологии историко-философского исследования. Кроме многочисленных статей на эту тему, он в обобщенном виде изложил свою историко-философскую концепцию в монографиях «История философии как наука» (1992) и в посмертно изданной книге «История философии как наука в России XIX—XX вв.» (2001). Его теоретические представления о философии представлены в монографии «Философия как наука: Классическая традиция и современные споры» (1995).

Здесь не место давать подробный анализ научного наследия ­Захара Абрамовича, но необходимо сказать, что все его работы поражают обилием конкретного, зачастую забытого или совершенно неизвестного и впервые вводимого им в научный обиход историко-философского материала, обстоятельностью и тщательностью историографического и библиографического оснащения, а также стремлением к строгой и последовательной методологической проработке исследуемых им тем и фактов, персоналий или проблем.

Выступая против поверхностного, эмпирически-описательного изложения историко-философского процесса и рассматривая философию в качестве рационального и даже научного знания, Камен­ский был страстным приверженцем так называемого проблемно-категориального подхода и системно-структурной методологии в исследовании философского процесса. Многие специалисты в области истории философии не разделяют такого подхода, считают его слишком узким и односторонним, приводящим к чрезмерной модернизации и к известным передержкам при анализе исторического процесса развития философской мысли. И в какой-то степени с такого рода мнениями можно согласиться. Во всяком случае, в некоторых работах Захара Абрамовича порой проявлялись определенные недостатки и крайности применяемого им подхода.

В частности, хотя в теории он и различал методологию исследования всемирной истории философии и истории философской мысли в одной стране, тем не менее на практике в ряде своих работ по истории русской философии он нередко все-таки склонялся к «ге­гелеобразной», панлогической модели историко-философского ­процесса. Это приводило к попыткам «организовать» российский историко-философский материал в логике категорий мировой философии, в результате чего и появились его, на мой взгляд, несколько односторонние и упрощенные концепции «двух школ русского Просвещения первой половины XIX века» («деистическо-материалистической» и «идеалистической») и «шеллингианской школы диалектического идеализма начала XIX века». Впрочем, хотя системно-структурные установки Захара Абрамовича отнюдь не сделали доказательной саму идею «шеллингианской школы», тем не менее она дала ему возможность охватить и обстоятельно представить очень широкую область, ареал, или пространство распространения, идей Шеллинга среди русских мыслителей, хотя в строгом смысле слова шеллингианцами они не были. И хотя с некоторыми методологическими идеями ученого можно и не соглашаться, но бесспорно и то, что с их помощью ему удавалось ставить и успешно решать множество реальных, конкретных проблем истории философии в России.

Сказанное в значительной мере относится и к работе Каменского, посвященной философским идеям И. Киреевского и А. Хомякова. В ней нашло весьма характерное выражение его позиция ученого-западника, всегда нетерпимого к любым проявлениям квазипатриотизма и национализма, к тенденциям неправомерного завышения роли и значения славянофильства в истории отечественной философии. Тем не менее и в 70-е годы, и сегодня некоторые его формулировки и оценки славянофилов представляются излишне резкими и не всегда корректными. Ведь даже некоторые современники и идейные противники обоих мыслителей (например, Н. Г. Чернышев­ский), не отказывали им в «жажде истины», «сильном уме», «благородных стремлениях» и т. п.

До конца своих дней Захар Абрамович оставался убежденным марксистом, но было бы заблуждением, если не ошибкой, думать, что он всего лишь следовал предписанным свыше правилам: будучи истовым рационалистом, он с грустью наблюдал за массовым процессом превращения коллег-атеистов в сторонников еще недавно хулимой ими «поповщины». В конце 90-х годов, как и тридцать лет назад, он был убежден в «теоретической несостоятельности и полнейшей бессодержательности» любого религиозно-иррационали­стического направления в философии, чем и были вызваны его резкие выводы и суждения в отношении славянофилов. Конечно, далеко не со всеми этими выводами можно согласиться, тем более что, как мне представляется, историю философии в России целесообразнее всего изучать не в логицистской, а в культурологической модели, а для истории русской культуры славянофилы значили много больше, нежели просто философы-идеалисты. Но сколь бы ни были порой субъективны и чрезмерно полемичны оценки и суждения автора публикуемой монографии, она, бесспорно, является наиболее полным на сегодняшний день изложением и реконструкцией философских, историософских и социально-политических воззрений главных идеологов славянофильства…

Захар Абрамович Каменский был крупным ученым, внесшим большой вклад в отечественную философскую науку, а для тех, кто имел счастье знать его лично, он навсегда останется в памяти как подлинный интеллигент и прекрасный человек.

  1  2  3  4  5  6  7  8  9  10